Некоторое время назад «ШАНС» познакомил своих читателей с главным внештатным челюстно-лицевым хирургом, заведующим отделением челюстно-лицевой и пластической хирургии Республиканской клинической больницы им. Г. Я. Ремишевской Русланом Меллиным. Разговор с ним проходил в рамках программы «Большие гости», выходящей в прямом эфире на радио «Искатель». А сегодня, по многочисленным вашим просьбам, – его продолжение.
Пожалуй, Руслан – первый человек в моей жизни, который ни разу даже не пригубил совершенно никакого алкоголя. От слова совсем! При этом в обществе давно сложился устойчивый стереотип, что после операции хирурги не прочь и «продезинфицировать» себя, что называется, внутренне. Информация, как говорится, из первых уст.
– Употребляете? – спросил я Руслана, когда речь зашла о том, как врачи снимают огромную физическую нагрузку, да и эмоциональную тоже.
– Я – нет. Я даже ни разу не пробовал.
– Ой ли?
– Серьезно говорю.
– Вообще никогда не пробовали спиртного?
– Я надеюсь, что когда-то это случится, и вы потеряете доктора.
– А если серьезно?
– Генетика не очень хорошая, я не преуспел в выборе своих предков. И очень боюсь спиться.
– Вы считаете, что существует ген алкоголизма?
– Нет, не существует. Но я видел тех, кто спился и как закончил свою жизнь. И не хочу даже рисковать.
– И даже в Новый год без шампанского?
– Газировку пью.
– А подростками, с пацанами пиво в подворотне?
– Нет.
– У вас были друзья вообще?
– Были, конечно. Некоторые уже отсидеть успели. Я пять лет жил в общежитии, где меня постоянно хотели споить. Бывает, выйду куда-нибудь, вернусь за стол, а все на меня смотрят. И – тишина. Ну, понятно, что-то произошло. Понюхаю стакан с соком, а там водка. А им просто интересно, что со мной будет, если попробую. Думали, что у меня есть какой-то секрет и что нужно прятать ножи, когда я пьяный. А у меня просто принципы такие жизненные, и я абсолютно спокойно к этому отношусь.
– Курение?
– Нет.
– Тогда давайте поподробнее о ваших жизненных принципах.
– Вы их только что перечислили.
– Но это не принципы. Можно не пить, не курить, вести здоровый образ жизни, но быть большим подонком. Надеюсь, к вам это не относится?
– Надейтесь, Алексей!
– Вы всегда говорите правду?
– Всегда.
– И своей жене?
– Да. Либо умалчиваю… Либо не отвечаю.
– Вы женились в 23 года?
– И сын у меня в это же время появился.
– Это была любовь или так получилось?
– Я не могу описать чувство любви, поэтому не могу утверждать, любовь это или расчет хладнокровный.
– Но если уж такой разговор пошел откровенный, на других женщин засматриваетесь?
– Нет, вы что!
И на лице Руслана появляется такая луковая улыбка, сразить которой можно отнюдь не одно женское сердце. Поэтому спрашиваю его, насколько он сейчас искренен, и тут же советую лучше промолчать. Руслан же вместо ответа протягивает руку к стакану.
– Так, это вода?
Грешным делом, подумал, что меня сейчас за такие вопросы освежат. Но то была лишь шутка. У Руслана вообще очень своеобразное чувство юмора. И очень сложно понять: шутит он или говорит серьезно. А еще врачи – большие циники, чего не отрицает и Руслан.
– Да, мы циники. Это помогает в работе. Цинично относиться ко всему, трезво оценивать ситуацию и свои силы. Не жалеть, когда этого не надо, и резать, скажем так, на все деньги.
Режет на все деньги Руслан днем, а ночью скальпель в руке заменяет кисть. Такое вот у него увлечение – писать портреты своих пациентов.
– Портреты – мой конек. Я очень люблю лица и хорошо знаю анатомию лица. Когда приходит какой-то типажный пациент с непростой судьбой, хочется оставить его для своей памяти. И когда-то там, если вдруг повезет с нашей работой дожить до пенсии, может быть, захочется пересмотреть эти рисунки.
– У вас так много свободного времени?
– Ночью же можно не только спать. Но это, так сказать, приятная сторона жизни. Увы, жизнь состоит не из одних лишь таких моментов.
– Руслан, а что больше всего вас напрягает?
– Большая нагрузка, нехватка докторов. Хотя, точнее, отсутствие вакантных мест для этих докторов. Отсюда и бешеная нагрузка сейчас на врачей. И это не вопрос местной власти. Эти нагрузки «рисуются» там, в Москве. 15 минут определили на прием пациента. А что за 15 минут можно у тяжелого онкобольного узнать?
– Бабушка не успеет раздеться.
– В том-то и дело. Тяжело все это. А еще ведь есть тема, которая практически никогда не затрагивается: риск заражения врачей ВИЧ-инфекцией, гепатитом. Я недавно оперировал пациента, у которого два этих заболевания, и в ходе операции капнула мне кровь в глаза, я палец порезал…
– Надеюсь, вы говорите сейчас это гипотетически?
– Гипотетически, конечно. Но я знаю врачей, которые заразились этой инфекцией и последние дни просто живут на препаратах, которые уничтожают не только плохие клетки, но и здоровые. Мы ежедневно испытываем риски, подвергаем себя опасности той или иной степени.
– А отказаться, не делать операцию такому больному можете?
– Нет. Мы не делим людей на безродных или знатных, богатых или бедных. Только на застрахованных и не застрахованных. Но, если у пациента патология, не требующая отлагательств, то на полис внимания не обращаем. Мы обязаны ему помочь. Отказ для врача, который это сделал, заканчивается не очень хорошо. А если пациент умрет, то на карьере можно ставить крест.
– Вы, когда видите человека, понимаете, сколько ему осталось?
– Конечно. С точностью до дней вряд ли скажу, но в месяцах можно понять, сколько ему еще остается жить. Два года назад у меня был пациент, которому я провел операцию. Ему нужно было продолжить лечение дальше, но он почему-то не стал этого делать. На днях пришел на осмотр. И, конечно, я уже вижу, что ему осталось не так уж и много. А ведь мог бы и излечиться. Ему убрали болячку, как он сказал, жить стало легко, комфортно. Года полтора он так пожил. А потом у него начали отказывать внутренние органы. И сейчас он – на тяжелых препаратах, которые поддерживают ему жизнь, купируют болевые процессы, но, увы, уже не вылечат.
– Тогда, может, имеет смысл официально разрешить в стране эвтаназию, как это сделано в некоторых странах мира? Человек вправе сам распоряжаться своей жизнью! Почему он должен терпеть невыносимую боль, если конец уже очевиден? К тому же и препараты, бывает, не всегда доступны.
– Да, это невыносимые боли. Бывает, что и наркотики не помогают.
– Зачем тогда продлевать мучения?
– Я согласен с тем, что тяжело смотреть на страдания человека. Но, если вдруг разрешить эвтаназию, она может в такой неконтролируемый бизнес превратиться. Я бы не хотел, чтобы люди страдали, но и не хочу, чтобы это все коммерциализировалось. Вот вы сейчас зададите мне неудобный вопрос, а я затаю на вас обиду. А через два месяца вы попадете ко мне в отделение, а я увижу показания для эвтаназии. Или, допустим, есть у вас родственники, которые хотят заполучить вашу жилплощадь. Мне кажется, это все настолько бесконтрольно будет.
– Душа за эти годы очерствела?
– Конечно. Первые истории, первые мои пациенты – я все пропускал через себя. Когда ко мне привозили избитых детей, я иногда даже лично хотел физически расправиться с негодяями, которые это сделали с ними. Тяжело на все это было смотреть. Но с годами – да, все притупляется. Появляется иммунитет.
– Вы сказали, детей привозят избитых, это обычные детские драки или так взрослые бьют детей?
– Я имел в виду ситуацию, когда взрослые бьют детей. А бывает, что родители недоглядели, и домашняя собака рвет ребенку лицо – такое тоже часто бывает. Причем привозят пострадавших и в два, и в три часа ночи. И непонятно, почему двухгодовалый ребенок не спит в это время, а играет с питбулем без внимания родителей. Недавно как раз такой случай у нас был. Семья – благополучная, родители при высоких должностях, а ребенок остался искалеченным…
Увы, таких историй за годы практики Руслан «накопил» предостаточно. Чужая боль – его профессия, к которой, если вы помните, он даже не стремился. Но благодаря, наверное, судьбе, он стал тем человеком, который эту боль лечит.
– Главный мой принцип, и как человека, прежде всего, и как хирурга – быть честным. Перед самим собой, пациентами, профессией. Я не могу играть и исполнять роль того, кем меня хотят видеть. Если я начну так поступать, то это уже буду не я. И кто знает, может, и оперировать уже так не получится, – сказал Руслан Меллин.
________
Читайте также:
Руслан МЕЛЛИН: «Мы, как собаки, приучены»
