Прежде автор этих строк неоднократно рассказывал в различных СМИ про одну из самых необычных гор Среднего Енисея – Куне. Как правило, публикации были посвящены богатой истории и археологии этого места. Сегодня речь пойдет о топонимике (от греч. Tоpos – место и оnyma – имя, название) и мифологии. Темах принципиальных, при этом малоизвестных даже местным краеведам.
Куня находится на левом берегу Красноярского водохранилища близ поселка Усть-Абакан. Туристов она привлекает открывающейся с ее вершины живописной панорамой и наличием археологических памятников – крепостной стены и многочисленных (более 300) наскальных изображений.
Высота горы – без малого 594 метра. Подобные ей возвышенности принято именовать «куэст»: северо-западный, северный, северо-восточный и восточный края горы обрываются вниз почти отвесными кручами, а западный, юго-западный и южный склоны – пологие. Еще 4000 лет назад, в эпоху ранней бронзы, люди использовали эту гору как природную крепость «све». Представители окуневской археологической культуры построили из плитняка защитную стену, протянувшуюся по гребню, отделяющему пологие склоны горы от ее внутренней части на 2,5 километра. Древний оборонительный рубеж периодически подновлялся и использовался по своему прямому назначению вплоть до средневековья.
Название из неоткуда
«Куня» – именно так она и указана на топографических картах советского времени, хотя никто толком не знает, как данный топоним появился и с чем конкретно связан. Зато известно, что так эту гору называло русскоговорящее население Минусинской котловины по крайней мере уже в начале XX века. А в конце того же XX века и начале «нулевых» вместо всем известного названия неожиданно появилось совершенно новое – «Кӱн таӻ» («Гора солнца»). Неизвестно, кто его придумал, но посредством СМИ оно довольно быстро и широко распространилось, особенно в среде разного рода неоязычников и космоэнергетов. В свое время с некоторыми из них я беседовал, спрашивал, откуда они вообще взяли, что это – «гора солнца»? Но никто не мог дать вразумительного ответа.
Важную информацию о настоящем, изначальном названии горы Куня удалось узнать семь лет назад из научной публикации историка В.А. Бурнакова «Сакральная гора Куну таг в религиозно-мифологической системе хакасов (конец XIX-XX век)».
Ревнивые жены
Ученый полагает, что новояз в отношении названия горы мог появиться из-за путаницы при применении старинного хакасского оронима (вид топонима, означающего собственное название рельефа местности) – «Кӱнӱ таӻ», созвучного с космонимом «Кӱн» – «Солнце». На самом же деле этимология названия «Кӱнӱ таӻ» (буквально «Гора ревности») восходит к легенде о безымянном князе и двух его ревнивых женах.
Текст этого фольклорного произведения впервые был опубликован в 1833 году исследователем И.С. Пестовым в «Записках об Енисейской губернии». Согласно повествованию, ставка легендарного князя располагалась на обозначенной горе. Там же жили и две его супруги – «чудные красавицы, которые так ревновали одна другую, что никак не могли встречаться хладнокровно. Любя равно обеих, князь употреблял всевозможные меры, чтобы устранить всякое столкновение между ними, а потому держал одну жену на одной стороне горы, а другую – на другой. Но во время одной перекочевки они, несмотря ни на какие предосторожности, сошлись и убили друг друга». По легенде, на перевале, где произошла эта трагическая история, образовалась большая впадина. В ней на некотором расстоянии друг от друга и захоронили княжеских жен, а поверх могил соорудили большие каменные насыпи «обаа».
«Если не бросишь, черти будут чудиться»
Об особом сакральном статусе горы в культуре хакасов И.С. Пестов в 1833 году писал следующее: «Куна – большая каменно-песчаная гора (...); на ней лежат две груды камней, называемые могилы, и друг от друга недалеко, на которые и поныне приезжающие татары кидают по камешку или по прутику».
В 1852 году подобную картину наблюдал окружной минусинский начальник Н.А. Костров, сообщавший: «Песчано-каменистая гора Куна лежит недалеко от впадения Абакана в Енисей. На ней, недалеко друг от друга, находятся две каменные возвышенности, называемые простым народом могилами. Если качинцу случается ехать мимо этих могил, то он останавливается, слезает с лошади, берет два камня и кладет по одному на каждую из могил».
Подобные обрядовые действия, отправляемые местным населением в этой местности, были отмечены в 1900 году Е.К. Яковлевым. Схожие этнографические сведения о священной горе Кӱнӱ таӻ в 1975 году от информатора Р.И. Киштеева (1907 года рождения) удалось записать томской исследовательнице М.С. Усмановой:
– Кӱнӱ – это ревность. Там же на перевале есть большая яма. Вот как она образовалась. С двух сторон горы жили две женщины. Они подрались из-за ревности и убили друг друга. Там, где они боролись, образовалась яма, там же эти женщины и похоронены. Если я в первый раз проезжаю, то обязательно бросаю туда палку. И так каждый. Говорят, что если не бросишь, черти будут чудиться. Будто эти бабы и чудятся людям.
Жертвоприношение небу
Кроме того, Кӱнӱ таӻ примечательна еще и проводившимся на ней традиционным общественным обрядом – «жертвоприношение Небу».
В 1854 году на проводимый там местными жителями ритуал обратил внимание исследователь И.П. Корнилов: «И ныне инородцы избирают высокие места для моления и принесения жертв; таковы горы Изых и Кунэ в Качинской степной думе Минусинского округа».
По свидетельству исследователя Е.К. Яковлева, хакасы проводили ежегодное коллективное моление Небу в «июньское полнолуние». Обряд носил не родовой, а территориальный характер. Для отправления ритуала собиралось в большом количестве коренное население, проживавшее в долинах рек Абакан, Ташеба и Биджа. При этом принимать непосредственное участие и даже присутствовать на обряде могли только мужчины. Согласно традиции, женщины и даже животные соответствующего пола в это время не имели права находиться на священной горе.
Цель данного обряда – испрашивание у верховного божества Неба дождя, а также благополучия в семейной жизни, хозяйственной деятельности, удачи в делах.
В 1900 году Е.К. Яковлев сообщал: «Все, кто пользуется благоволением «света», у кого «скот плодится, добро не пропадает, дети ведутся», приносят белых холощеных барашков с черными щеками, как благодарственную жертву; неудачники приносят умилостивительную жертву».
Сам обряд проходил следующим образом. Его участники посредством жильных ниток прикрепляли на головной убор белые и синие ленты – чалама. Поднявшись на гору, мужчины снимали ритуальные ленты и в знак подношения божествам подвязывали их на священную березу. Жертвенных баранов-валух кололи специфическим способом: туша свежевалась на земле, при этом следили, чтобы ни капли крови не пролилось на землю. Разделанное мясо и легкие клали в специальный большой котел и варили без соли. Шкуру вместе с кровью, внутренностями и конечностями сжигали на костре. Приготовленное мясо перекладывали на жертвенный стол, изготовленный на месте из березовых ветвей. Его располагали у почитаемой березы. Руководил обрядом уважаемый всеми старик, хорошо знавший обрядность. Стоит отметить: согласно хакасской традиции, шаман не имел права на отправление данного ритуала.
Старик брал в руки берестяную ложку и берестяную чашу, наполненную кумысом (айраном, молоком, мясным бульоном) с творогом. Произнося молитвы, он делал подношение пищи Небу, а затем и сакральной березе. Это священнодействие происходило путем разбрызгивания жертвенной пищи ложкой вверх – к Небу, а потом и на само дерево. Далее совершался троекратный обход березы по солнцу. Верующие в процессе кругового движения разворачивались лицом на восток, делали небольшую остановку, воздевали к Небесам руки и восклицали: «Ау! Ау!». Жертву с благопожеланиями расплескивали по четырем сторонам света. Обряд заканчивался обильной трапезой, состоящей из мяса заколотых баранов, молочных и спиртных напитков. По окончанию праздника остатки пищи и кости сжигали в костре.
Андрей Петров
Фото автора и Натальи Лобковой
