Вчера, когда, наверное, в тысячный раз слушал историю про то, как муж распускает руки, а потом кается, я вспомнил анекдот на тему «Толстой и дети».
Лев Николаевич очень любил детей. Сядет в беседке чаи распивать и, как крестьянские детки вокруг засуетятся, поймает одного и посадит рядом. Конфетами угощает, пряниками с вареньем. Час угощает, два, три, четыре… Ребенок плачет, домой просится, по малой нужде хочет, но граф не выпускает – очень любит. И когда один почти вырвался, Л. Н. так сильно осерчал, что башкой об стул его и носом по столешнице. Потом на колени посадил и снова: чай, варенье, конфеты и даже тортик принести попросил.
Эти истории так похожи: и любящий граф есть, и беззащитное существо на коленях тоже. А все остальное – по вкусу: варенье, цветы, синяк под глазом, тортик, вопли, попытка побега, слезы, снова любовь, очередное прощение, бурное примирение, несколько медовых недель и снова…
– Что делать, доктор, ведь вижу, что он меня любит?! Вот и прощаю.
– Не любит! От слова «совсем».
– Исправится и не будет больше бить!
– Будет! От слова «ОБЯЗАТЕЛЬНО»!
Пусть жертва попробует не прощать подольше обычного. Сначала будут увещевания, слезы на коленях, цветы, ночное вытье под дверью, клятвы. Если в обычный срок ему не сдаться, привычный график примирения полетит к чертям. И новая агрессия, как решающий аргумент, наступит на этот раз раньше и будет жестче. Перечить «горячо любящему графу»!? За это непременно надо наказать. А потом, неразумную, пожалеть, и даже поласкать изысканно.
Цель подобного поведения так называемых «мужчин» – подчинить себе объект, почувствовать над ним власть. И любят они при этом отнюдь не жертву свою, а это ощущение, любезно предоставляемое им жертвой. Почему они тогда должны перестать бить?