Отвечаем на вопросы об угольном производстве.
Когда почти три года назад в Хакасии неподалеку от Аршановского разреза заработал Майрыхский, экологи предрекали республике страшную судьбу. Уже к середине 2019 года, по их словам, урочище Сорокаозерки должно было исчезнуть с карты Хакасии, река Абакан превратиться в ручей, бескрайние хакасские степи – в пустыню, птицы улететь, а пресная вода, ровно как и воздух, должны были стать дефицитом. Что же действительно сбылось из тех прогнозов? Степи вдоль трассы на Аршаново привычно зеленые, небо голубое, река не высохла и по берегам не усыпана бездыханными тушами рыб, а мы не надеваем противогазы каждый раз, когда выходим из дома. Повсеместно обещанных лунных пейзажей тоже не наблюдается. Так и хочется спросить: «Что за ерунда?» – ведь четко звучало: «Два-три года – и конец всему».
Разрыв шаблонов
Бейское месторождение, вокруг которого сейчас и идет «война» между угольщиками и теми, кто хочет на этой теме «хайпануть» и (по всей видимости) подзаработать, было открыто еще в 20-х годах прошлого века. В 50-е годы его активно изучали и разрабатывали такие проекты по добыче, чтобы не нанести ущерб окружающей среде. Но из-за неблагоприятных транспортных условий и того, что месторождение достаточно обводненное, с реализацией проекта решили повременить. К тому же технологии оставляли желать лучшего.
Общие запасы месторождения – четыре миллиарда тонн угля, это 200-300 лет добычи открытым способом. Развитие данной сырьевой площадки является частью концепции развития угольной промышленности России, поэтому ее судьба очевидна.
В последнее время истерия вокруг разрезов достигла такого масштаба, что уже непонятно, где правда, а где откровенная ложь. Создается ощущение, что за деятельностью угледобывающих компаний не следят ни местные, ни федеральные контролирующие органы. Но на деле все происходит иначе: не успевает одна комиссия выехать за пределы разреза, как заезжает другая.
– Ни одна жалоба не остается без рассмотрения, – сетуют угольщики.
Попасть на разрез, чтобы своими глазами увидеть то, как сегодня добывают уголь, сложно, но можно. Туда, кстати, неоднократно приглашали и антиугольных активистов, но они почему-то игнорируют все предложения. Отсюда вытекает вполне логичный вопрос – о какой объективной оценке происходящего может идти речь и где гарантия, что те, кто себя позиционирует как защитников экологии, не выдают желаемое за действительное?
Как очищается вода?
Главная проблема всего Бейского месторождения в том, что уголь находится под толщей воды, над которой 15-метровый слой ПГС, аллювиальные наносы и скудный 10-сантиметровый плодородный слой.
По проектам советских времен, скачанная из карьеров вода априори считалась чистой.
– Максимум, что в таком случае делалось, – строился каскад из трех отстойников, и этого считалось вполне достаточно. По этой технологии до сих пор работают некоторые горнодобывающие предприятия, – рассказывает директор разреза «Майрыхский» Максим Виноградов.
Он поясняет, что применяемые на «Майрыхском» технологии отличаются кардинально: грунтовые воды собираются в нижнюю точку карьера и откачиваются насосами. Далее по трубам они поступают на очистные, где установлено современное немецкое оборудование – станция флокулянтов. В автоматическом режиме в воду добавляется реагент, укрупняющий все примеси.
– Внутри станции находятся специальные датчики, которые измеряют объем воды и степень ее загрязненности. От этих показателей и зависит количество добавляемых флокулянтов. Под давлением все перемешивается и направляется в сторону прудов-отстойников. Человеческий фактор (забыл, проспал и пр.) здесь полностью исключен, – поясняет замдиректора по экологии Майрыхского разреза Нейла Янулевич.
Прежде чем попасть в пруды, вода проходит через аэратор и насыщается кислородом. А за счет того, что она падает в пруд с высоты, быстрее очищается от угольной фракции.
– В принципе вся грязь, которая находится в воде, идущей из карьера, могла бы осесть самостоятельно, без флокул, но это достаточно долгий процесс, – добавляет эколог.
Что сливают в реку?
На территории разреза находится два пруда объемом 20 тысяч кубов каждый. Недавно построили третий, резервный. Он необходим для того, чтобы периодически осушать и чистить дно рабочих отстойников от осадка.
На вопрос, может ли вода из «водоемов» просочиться в землю, специалисты поясняют: на дне уложена гидроизоляция из бентоматов. Если проще: два слоя нетканого материала, между которыми – бентонитовая глина, производимая, кстати, в Хакасии. При контакте с водой бентоматы превращаются в нечто похожее на клей, через который жидкость просочиться никоим образом не может.
– Эту технологию мало кто использует, потому что это дорого, – констатирует директор разреза.
Уже из отстойников верхняя часть воды идет на насосную станцию, где проходит через обеззараживающие ультрафиолетовые установки, и только после этого попадает в новые шестикилометровые трубы, протянутые в сторону реки.
Качество сбрасываемой воды мониторится контролирующими органами на всех этапах.
– За почти три года работы разреза превышений проектных показателей очистки зафиксировано не было, – говорит Максим Виноградов.
Чтобы доказать, что все в норме, главный эколог достает из сумочки стеклянный стакан, набирает воду и пьет.
– Такие технологии очистки используются на крупнейших за границей водозаборах, – объясняет она. – Многие пытаются преподнести все так, будто здесь химическое производство. На деле же это обычная природная вода, такая же, как в колодцах и скважинах, только очищенная от угольной взвеси и продезинфицированная.
Что с землей?
Одна из главных страшилок, которыми пугают население, – лунные пейзажи. Они якобы должны будут растянуться на десятки километров. То, что карьер будет двигаться, – факт очевидный. Но, как объясняют специалисты, он не займет всю площадь лицензируемых участков. Его диаметр будет не больше того, чем сейчас (менее трех километров).
– Предприятие будет работать минимум 100 лет, поэтому вся земля нам сейчас не нужна. Как люди пасли скот, косили траву – так могут этим заниматься и дальше. Мы никого не выгоняем! Да, земли выкупаем, но сразу говорим, когда она нам будет нужна – через 10 или 20 лет. Тем более, к тому времени мы уже рекультивируем отработанные земли и вернем их в оборот, – поясняет Виноградов.
Первая рекультивация по плану должна начаться уже через семь-десять лет. Проектом (в зависимости от территории) предусмотрен посев трав либо кустарников. Плодородный слой земли будет тот же, что и был. Дело в том, что его перед началом работ сняли и поместили на специальный склад почв.
Когда все работы по добыче угля закончатся, на месте последнего карьера появится озеро.
– Многие по незнанию заявляют, что в этом районе со временем будет пустыня. Так вот, ничего подобного не будет! Во-первых, долина находится между двух рек – Енисея и Абакана, поэтому перекачать всю воду мы не сможем. Во-вторых, локально воронка находится только там, где непосредственно ведутся работы. К тому же мы не на такой глубине копаем, чтобы образовывались мега-воронки. Поскольку разрез движется постоянно и мы будем его грамотно рекультивировать, природный уровень воды будет быстро восстанавливаться, – говорит Нейла Саитовна.
Что будет, если загорятся отвалы?
Так исторически сложилось, что у Хакасии дела с отвалами, оставшимися после добычи угля, обстоят, мягко говоря, не очень. Тлеющие годами рукотворные горы в районе Черногорска видели почти все жители региона. Отсюда и логичный вопрос: что будет с экологией, если вдруг что-то подобное случится на новых разрезах.
– Отвалы тлеют тогда, когда нарушается технология укладки. Массив вскрышных пород разнороден: есть породы, которые не горят – инертные, а есть породы углесодержащие. Последние, если их не закрыть, со временем могут воспламениться, – объясняет Максим Валерьевич. – Так произошло и в Хакасии в середине 90-х годов, когда объемы производства снизились и у предприятий не хватило средств для закрытия углесодержащего слоя. В итоге он начал самовозгораться. Но в последние годы в этом направлении ведется большая работа, отвалы не только закрываются, но и обрабатываются антипирогенными составами. Площади очагов существенно снизились. Снимки с космоса – тому подтверждение. Если работы ведутся в соответствии с технологией, то риск возгораний сводится к минимуму.
Что делается для подавления пыли?
Некоторые жители Хакасии сейчас в каждом облаке видят угольную пыль. Но вот парадокс – если над Майрыхским разрезом пыль видно, то в радиусе уже менее километра от него взгляд не улавливает ничего подобного.
– Летом карьерные дороги регулярно поливаются очищенной водой, зимой – специальным реагентом. Вагоны с углем («Майрыхский» не вывозит уголь грузовиками) обрабатываются специальным противопылевым составом. На перерабатывающих установках стоят циклоны и современные рукавные фильтры, – перечисляет эколог. – Это производство, и идеально чисто здесь не будет. Концентрация пыли в воздухе на территории разреза в разрешенных пределах. На границах санитарно-защитной зоны также все в норме.
А вы об этом знали?
За три года работы разрез «Майрыхский» вложил в очистные 145 млн рублей, порядка 15-20 млн ежегодно тратится на приобретение флокулянтов и прочих расходных материалов. Чисто экологические затраты в 2018 году (без очистных) составили 120 млн рублей (снятие плодородного слоя, пылеподавление, мониторинги и пр.).
Озеро Турпанье (входит в урочище Сорокаозерки), вопреки прогнозам, не исчезло и не превратилось в болото. Оно, как и раньше, популярно у рыбаков. Птицы тоже никуда не делись и, судя по поведению, людей не боятся. Есть тут даже турпаны и цапли, весной жили лебеди. К слову, все ЛЭП построены с защитой от птиц. Самоизолирующиеся провода исключают возможность удара током.
Много на территории разреза развелось и лесной живности. По вечерам от зайцев и лис работникам приходится в буквальном смысле уворачиваться.
Объем двух прудов-отстойников – 40 тыс. кубометров.
В перспективе очищенную на разрезе воду планируют использовать для хозяйственно-питьевых нужд. Но в данный момент все упирается в законодательство, в котором ничего не прописано по поводу применения очищенных грунтовых вод.
Полина Литковская
