В декабре 2018 года минкульт Хакасии возглавил экс-директор музея «Казановка» Леонид Еремин. Похоже, это самый адекватный министр в правительстве Хакасии, решил автор статьи после беседы с Ереминым.
«В 14 лет дал себе слово не пить»
– Вы увидели Хакасию в археологической экспедиции и переехали сюда. Я, когда ездил в экспедицию, мы пили «Трояр» – жидкость для мытья окон. Что пили вы?
– Вообще, я человек непьющий, ни разу не пил в своей жизни. Но в то время был популярен напиток под названием «Спирт-Рояль». Может быть, ваше раннее детство донесет до вас образ этих зеленых бутылок с 96-процентным спиртом. Но условия работы в экспедиции были такие, что много не попьешь, да и появился он позже, в начале 90-х. По сути, в условиях постепенно разрушающейся макроэкономики советской это была главная обменная монета.
– А почему с алкоголем не сложилось?
– Не знаю, видимо, в детстве читал много книг. Что-то вроде «клятвы на Воробьевых горах» – в свое время дал себе слово не пить, лет в 14. И держусь его спокойно.
– Вы в стройбате служили. Там была какая-то жестуха, связанная с «дедовщиной»?
– Просто поясню, что такое стройбат. Это нестроевые войска, куда отправляют людей, которые физически не могут служить в строевых, либо отсидевших, хотя бы одна «ходка», либо людей, которые настолько далеки от советской культуры, что им нельзя служить в строевых войсках. У нас было все, стройбат – это довольно жесткий род войск. Но мне там было комфортно, как-то сразу я вжился. Не знаю, почему: может быть, потому что в юности занимался единоборствами еще, кроме шахмат. Хорошо было, я даже подумывал остаться сверхсрочно, но проблемы извне потребовали, чтобы я дембельнулся.
– Вам приходилось применять свои навыки в единоборствах в армии?
– Ну, так-то да. А куда денешься.
«Я пытал иностранцев – зачем вы сюда едете?»
– Во сколько раз выросла ваша зарплата по сравнению с работой в музее?
– Учитывая праздники (интервью состоялось 31 января – «Шанс»), я пока получил примерно то же самое. С тройкой по математике я не очень разбираюсь в том, что получу, но, скорее всего, будет раза в два больше.
– Вы живете в Казановке, ездите туда каждые выходные, а в Абакане снимаете квартиру. Почему не претендуете на служебную квартиру?
– Я давно сложился как антиурбанист. Мне город, как форма организации жизни, прошу прощения у Н.Г. Булакина, не очень нравится. Мне гораздо комфортнее жить в деревне. Работать здесь можно и должно, а жить надо там, где больше нравится.
– Давайте представим, что я москвич и на выходные люблю ездить в Прагу или Будапешт. Мне дешевле съездить в Европу, чем в Хакасию. Назовите три вещи, которые убедят меня приехать сюда?
– А можно всего одну, но хорошую? Чем может быть привлекательна Хакасия? Вроде комфорта никакого, вроде далеко и дорого. Но Хакасия – та территория, где время получило материальное воплощение в виде конкретных памятников. Мы можем прикоснуться, пока не видит смотритель музея, к изваянию и пощупать четыре тысячи лет. Подходим к кургану – 2,5 тысячи лет. В чем здесь подвох? Почему люди к нам едут? В хакасском музее-заповеднике у нас 15 тысяч посетителей за несколько месяцев – это много. Причем какая-то часть из них – иностранцы. Для чего они сюда едут? Мы все живые, у нас у всех есть опасения по поводу ухода из жизни ближе к старости. А что дальше (мы хотим знать – «Шанс»)? В Хакасии собраны серьезные комплексы, которые указывают на серьезную работу над проблемой времени, бессмертия. Каждый курган – это машина бессмертия. Каждый наскальный рисунок – это часть религиозной культуры, возникшей до мировых религий. Люди едут сюда, чтобы ощутить это дыхание бессмертия. Я общался с иностранцами, пытал их – зачем вы сюда едете? Был примерно такой ответ: мы едем посмотреть на то, чего мы не увидим больше нигде.
«Мы стараемся, но нам сложновато»
– Когда и как вы поняли, что новый музей в Хакасии построен не совсем качественно?
– Наверное, спонсор вопроса – широкая аудитория. На самом деле, с музеем не все ладно. Впервые я заметил, когда мы с Андреем Иосифовичем Готлибом (директор музея – «Шанс») проходили по потенциальным выставочным площадям, пытались оценить концепцию, которую предлагали москвичи и питерцы, там шел конкурс на создание экспозиции. И уже тогда я согласился с Андреем Иосифовичем, что огромные пространства с точки зрения музейного использования сделаны, ну, очень неудачно. Там, где нужны дробные пространства, у нас коридоры, там, где требуются высокие потолки, – их нет. Другое дело, что кто-то, кажется, Черчилль говорил: «Самое глупое – жалеть о сделанном». Музейный комплекс уже есть, и я смею заверить, что, несмотря на наши эти внутренние неудобства, аналогичного по архитектуре сооружения нигде больше нет. Если использовать плюсы того, что у нас есть, можно решить все проблемы, в том числе строительные недоделки. Если мы используем плюсы, то через 5-6 или 10 лет, неважно, мы получим уникальный совершенно комплекс, который будет решать многие проблемы населения Хакасии. Мы добьемся, чтобы каждый приезжающий в Хакасию не прошел мимо музея.
– У вас нет ощущения, что музей построен с целью освоить финансовые потоки?
– Можно озвучить только подозрения. И подождать результатов изучения этого вопроса специальными органами. Понятно, что многие очень вещи строились второпях. Понятно, что где-то использовались более дешевые материалы. Но это тема для исследования специалистов. Может быть, «слегка» мы построили слишком большое сооружение. Не по карману республике. Если какие-то нарушения были, а они, скорее всего, и были, рано или поздно следственные органы разберутся. Нужные люди выяснят, куда что подевалось. Пока ситуация с музейно-культурным центром очень тревожная. Потому что вот эта постройка второпях и все, что потом происходило, не позволяют нам быстро ликвидировать все требования пожарного надзора. Мы стараемся, но нам сложновато.
– Правда ли, что 21 января прошло судебное заседание, и музей все еще могут закрыть по требованию прокуратуры?
– К сожалению, такая вероятность существует. У нас почти нет ресурсов, чтобы спорить с прокуратурой либо пожарным надзором. Требования закона совершенно справедливы: есть риск для посетителей, с этим не поспоришь. Предписание дано до начала апреля, у нас есть немножко времени. Будем стараться.
Шойгу, зэки и акционизм
– Летом 2018 года в музее проходила выставка поделок министра обороны Сергея Шойгу. По-вашему, это нормально? Не является ли причиной выставки тот факт, что он не талантливый творец, прежде всего, а министр обороны?
– Если бы я глянул на выставку с точки зрения эксперта, я бы вам сказал, достойно это или нет. С моей точки зрения, совершенно не важно, кто и что представляет. Если то, что передается через выставку, делает вас лучше, это надо показывать. Если делает хуже – не нужно показывать. Я видел несколько (работ Шойгу – «Шанс») в Доме правительства. Очень интересные работы. Мне понравились. Если у кого-то это вызывает неприятие, то можно выразить через комментарии, отзывы. Моя позиция такая: неважно, какую должность занимает человек, важно, как он себя реализует как мастер, с точки зрения полезности для посетителей. Выставку в музее я не видел, вам понравилось?
– Нет. Согласитесь, что у человека, который сидит на зоне и делает даже лучше, чем Шойгу, нет шансов попасть в главный музей?
– Кто вам сказал? Я долгое время консультировал музей 33-й колонии. У них есть шанс, и мы готовили буклеты, выставки по стране готовили. Другое дело, что в главном музее... Интересная идея, надо будет проработать с УФСИНом.
– Как вы относитесь к акционистам? Прибить мошонку к мостовой – это искусство (речь о художнике Петре Павленском, который провел акцию «Фиксация», прибив мошонку гвоздем к брусчатке на Красной Площади – «Шанс»)?
– Если копнуть глубже, то формирование религиозно-философских систем проистекает из людей с тонкой душевной организацией, которые ведут себя слегка неадекватно. Ну, в смысле – необычно. Есть прослойка людей, которые заточены под это. Оценивать их как-то либо кому-то что-то запрещать... с моей точки зрения, если это не угрожает жизни окружающих, то нет. Поливать, конечно, горючим здания учреждений неправильно (акция Павленского «Угроза», когда он поджег вход в здание ФСБ на Лубянке – «Шанс»).
– Предположим, я акционист и хочу устроить в главном музее Хакасии акцию: прийти и публично заняться сексом, чтобы передать миру какую-то свою идею. Дадите ли вы мне разрешение на это?
– Странно, что этот вопрос был адресован мне, а не директору музея. Да, существует определенная проблема с демографией. С другой стороны, вопросы морали и этики формировались столетиями. У нас не приняты такие публичные действия, как половой акт. Поэтому, конечно, это будет отрицательная реакция. У вас есть свои права, но такие же права есть у других. И такой акцией вы разрушите чистоту восприятия того, зачем они оказались в музее.
